«Во вдохновенном искусстве будущего 
творчество Новгорода воскреснет в новом претворении!»

Биографические сведения о необычайно интересном историке искусства Юрии Ивановиче Шамурине крайне скудны. Не сохранилось ни одной его фотографии, не установлено даже точное место его рождения. Известно только, что родился он в семье юриста, и из-за работы отца семья постоянно переезжала, сменив шесть городов.

Юрий Шамурин окончил историко-филологический факультет Казанского университета. В 1910 году переехал в Москву, где занялся написанием книг по истории культуры России, в том числе в соавторстве с сестрой Зинаидой. Его сестра, Зинаида Ивановна Шамурина – русский историк и искусствовед, и брат, Евгений Иванович Шамурин, известный советский литературовед, уникальный ученый-книжник ХХ века, профессор, доктор педагогических наук, внесший большой вклад в развитие библиографии и библиотечного дела в СССР – были его единомышленниками, соратниками в деле популяризации искусства.

Широкую популярность в читательской среде Ю.И. Шамурин приобрел после выпуска своей серии «Культурные сокровища России», посвященной истории и архитектуре старейших городов России, наиболее выдающимся русским архитектурным ансамблям – городским, церковно-монастырским, усадебным. В работах Ю. Шамурина русская усадебная культура, пожалуй, впервые предстала перед читателем не только в блеске и совершенстве своих материальных созданий, «но и своими мыслями, своей поэзией и философией, своими верованиями и вкусами». Шамурин и его соавторы проделали внушительную работу по сбору, систематизации и подаче данных о произведениях архитектуры и искусства разных стилей и эпох с XII до XIX века. С 1912 до 1919 года в печать вышли 15 выпусков серии, из которых 12 напечатаны под авторством Юрия Ивановича. 

Украшением серии стал очерк «Великий Новгород» (1914), богато иллюстрированный специально подготовленными для издания детальными фотографиями (фото-тинто-гравюрами) описываемых памятников культуры. Тогдашний читатель заново знакомился с Новгородом, городом, где начиналась наша история и государственность, сохранившим первозданную архитектуру домонгольской Руси.

Уже самое начало очерка настраивает читателя на встречу с необыкновенным: «Поезд на рассвете приближается к полустанку Николаевской ж.-д. «Волхов». Чего-то сказочного ждет душа…». Эту сказку автор разворачивает в главах «Новгородское зодчество», «Новгородская живопись», «Литература Новгорода», «Софийский собор», который новгородцы украшали с трогательной нежностью, собирая там все «преудивленное», что создавалось в городе. Невыразимое обаяние литературного повествования, органичный сплав достоверных исторических данных и поразительно тонких искусствоведческих наблюдений – все здесь ярко передает неповторимый, уникальный исторический и художественный образ древнейшего русского города, самобытную культуру русского средневековья, утверждает исключительность новгородского искусства в мировой художественной культуре.

Вот только несколько цитат:

« …На всем протяжении мировой истории архитектуры только три раза удалось человечеству воплотить в камне живые впечатления мира; только трем эпохам удалось творить свои художественные образы, а не брать их от предшественников, вдохновляясь впечатлениями искусства и культуры.
Это удалось в древней Греции с ее гармоничными колоннадами, воплотившими ритм горных скалистых далей, морских волн, жаркого безоблачного солнца юга. Это удалось создателям готических соборов, запечатлевшим в камне молитвенный шепот соснового бора, гул ущелий с сияющим в далекой высоте небом, и светлую печаль северных ночей, когда мысль от спящего мира уходить в высь. Это удалось в Новгороде: навеки застыла в гладких стенах вольная ширь новгородской равнины, серебристое озеро Ильмень, тихое русское солнце, ровный бег ветра на равнине, вся «безпорывность» русской природы»

«Из наследников Византии Новгород оказался самым независимым, но вместе с тем и самым мудрым. Если художественное богатство Византии слагалось из нескольких истоков, то внесло в него свою лепту и искусство античной Греции. Классическое стремление к ясности и гармонии, боровшееся в Византии с опьянением самоцветной пышностью и декоративной пресыщенностью Востока, нашло свое воплощение на новгородской равнине. Кроме сознательных намерений творческих, есть в искусстве и таинственная внутренняя движущая сила. Так и новгородские мастера, может быть и не подозревая о существовании Парфенона, силой логики возродили ту архитектурную красоту, которая явилась миру в Элладе. Они нашли предельную ясность в воплощении архитектурных замыслов, они полюбили радость уравновешенных, одухотворенность  замыслом художника, каменных масс, прекрасных без узоров и декоративных побрякушек!..
В результате этой искренности новгородских зодчих в оставленных ими церквях есть громадная одухотворенность, тот подлинный живой трепет души, который запечатлевается в великих произведениях искусства!»

«…У создателя Георгиевского собора был только один архитектурный образ, но он выразил его с силой, невероятной для тех, кто жонглирует целым арсеналом форм и образов. Идеалом классического искусства – вот эта простота, это единство; и никто никогда не дерзнул так направить все свои силы на осуществление единства, архитектурного единства как новгородский мастер Петр» 

«Как бы ни было прекрасно новгородское зодчество, но еще большей славы заслуживает Новгород за свою живопись. Им создана вся русская иконопись: дважды приняв, в XII и XIV веках, плодотворное веяние великого византийского искусства, Новгород в течение нескольких веков создал новое искусство, впитавшее в себя стихию новгородской культуры, обогатившееся новыми художественными возможностями. Начав с византийских уроков и никогда не порывая с ними окончательно, новгородская живопись создала такое же совершенное искусство с образами, светящимися иным сиянием. Тревожная трагическая красота византийский видений преобразилась в любовную стихию древнего православия, сплетенную из кротости, религиозного умиления и душевного покоя. Новгородским искусством питалась Москва, она же и привела его дважды к гибели; один раз – разрушив Новгород, как художественный центр, другой – сведя новгородское искусство к земной декоративности, к реализму, заменившему иконопись живописью!».

А вот в каких словах передает автор особенности новгородского летописания. «Ритм новгородской речи – плавный, ясный, удивительно гармонирующий с ритмом новгородских икон…». Тон летописей сдержанный, без патетических возгласов, без поучительных выводов, даже если речь идет о несчастных событиях, которыми богата история Новгорода – «ни одного ропота и возмущения не вырывается из-под пера летописца… Он кроток и мудр: всю скорбь жизни он принимает как проявление воли Божьей… Он твердо верит, что мир все же не погибнет, потому что его добрая основа слишком сильна для того».

«Из-за плавных, шепчущих строк вырисовывается образ жизни, полной кипучих сил, скованных радостной верой и покорностью. Есть огромная ясная красота в душах тех, кто создавал их; жизнь и мир представлялись им как чуткие тени, отброшенные великим, недвижимым солнцем. Как бы уродливы не были тени – все же светит где-то огромный животворный источник. Вот почему так величавы и спокойны строки новгородских писаний, хотя повествуют они о стихийных бедах, рушащих жизнь, как карточный домик, хлещущих потоками крови и слез!»

Очерк заканчивается настоящим гимном новгородскому искусству:

«Позднее в Москве, упоенной своей роскошью и властью, родилось поучающее искусство, облеченное в богатые, как парчовые ризы, внешние покровы. Узорным композициям поздне-московских икон соответствовали риторические писания, оглушающие потоком слов. Новгородское же творчество серьезно, душевно, его нельзя заподозрить в неискренности... Когда наступит черед вдохновенного искусства будущего, разбившего оковы непонимания и уединения, творчество Новгорода воскреснет в новом претворении!»

Так случилось, что этот вдохновенный труд 25-летнего исследователя – с его глубинным проникновением в тайны новгородского искусства и восторгом преклонения перед ним, с дивными строками, словно созданными для литературного пиршества в каждом чувствительном и горделивом новгородском сердце – после 1914 года ни разу не переиздавался и стал библиографической редкостью. Печатное издание можно найти разве что у антикваров-букинистов и в отделах редких книг крупных библиотек, в том числе нашей Новгородской областной. Правда, с развитием Интернета полный текст очерка стал доступен в сети.

Автору, Юрию Шамурину, также не досталось заслуженной по его трудам широкой известности, и его имя скромно обосновалось в тени большой науки и читательского внимания. Тут можно посетовать на забывчивость Истории, обстоятельства выпавшего на долю ученого Шамурина неспокойного времени, прервавшего на взлете блистательное, многообещающее научное творчество и трагедией отозвавшегося в его личной судьбе.

С началом Первой мировой войны Юрий Иванович уйдет добровольцем на фронт, будет участвовать в военных действиях в Восточной Пруссии. В мае 1915 года он попадет в плен, о чем напишет книгу «Два года в германском плену». В июне 1917 года вернется в Россию инвалидом войны. Жизнь его трагически оборвется в 1918 году, в 30 лет.

Как хорошо, что он так многое успел! И в наследство нам остались его прекрасные, умные книги о шедеврах старины в русских тихих городах с их отбушевавшей величавой историей; о созвучной русской душе певучей красоте дворянских усадеб с милыми мечтательными беседками среди парка, колоннами, выглядывающими из-за деревьев, воротами со львами, тенистыми аллеями и старыми прудами… 

А новгородцам стоит иногда вспоминать, как когда-то, давным-давно, приезжал в их город молодой человек, и потрясенный всем увиденным, написал чудесную книгу. На ее страницах все еще бережет свои сокровища Новгород, не подозревающий, что через каких-нибудь 30 лет вместе со всем своим сказочным богатством он практически исчезнет в пламени войны...