Горький привкус медового лета

 
«Жизнь не дает нам ни одной капли меда,
не сдобренной горечью»

М. Горький

День 6 июля 1904 года для провинциальной Старой Руссы выдался историческим: сюда приехали император Николай II и «модный» писатель Максим Горький, уже получивший мировую известность и солидные гонорары. Далеко позади остались годы скитаний по Руси и труд провинциального газетчика – к этому времени Горький был автором шести томов литературных сочинений и 50-ти зарубежных изданий, ведущим драматургом в московском Художественном театре (МХТ), обладателем Грибоедовской премии за пьесы «Мещане» и «На дне», одним из известных издателей, кумиром революционной молодежи, скандировавшей его «Песню о буревестнике». 

И если пребывание императора было кратковременным (приехав в 8 часов на смотр отправляющегося на русско-японскую войну 86-го Вильманстрандского полка, он уже в 9 отбыл в Новгород, где его ожидал Выборгский полк той же 22-й пехотной дивизии), то Горький намеревался провести в Старой Руссе летний курортный сезон. С царем писатель разминулся: новгородский поезд, везший его в Руссу, задержали на два часа на пригородной станции, чтобы пропустить царский. В окне проплывшего мимо вагона Горький увидел русского императора – «маленького, несчастного, подавленного, с заплаканными глазами».

Причины, приведшие знаменитого писателя в Старую Руссу, были глубоко личными. Сюда с труппой известного антрепренера К. Незлобина приехала на гастроли актриса Мария Федоровна Андреева, новая любовь писателя. Эта красивая и успешная женщина появилась в жизни Горького еще в 1900 году. 1904-й стал переломным в их судьбах: они недавно расстались со своими семьями, весной оба ушли из Московского Художественного театра и Горьким затевался новый масштабный театральный проект. Мария Федоровна стала не только гражданской женой писателя и его литературным секретарем, но и другом, единомышленником; именно под влиянием Андреевой Горький сблизился с ленинской партией РСДРП.

Молодые, влюбленные, 36-летние, они были полны жизненных и творческих планов, и новгородская Старая Русса стала свидетелем их первого совместного лета – своеобразного медового месяца. А дача Новикова на Ерзовской улице, где Горький и Андреева поселились на втором этаже, стала их первым, пусть временным, но общим домом – своей квартиры в Петербурге у покинувшего Нижний Новгород писателя еще не было. Старорусское провинциальное лето с его свежим воздухом, целебными водами курорта обещало быть безмятежным, наполненным любовью и творчеством. Каждое утро Алексей Максимович приносил из курортной оранжереи букет роз для любимой Марии. А вечерами наслаждался ее игрой в спектаклях на сцене курортного театра и гордился бурными аплодисментами публики («пользуется весьма крупным успехом, подносят цветы…»).

Однако окружающая действительность вскоре разочаровала писателя. Старая Русса ему откровенно не понравилась: «Городишко скверный. Грязно, пыльно, скучно», – читаем мы в его письмах. Фраза «я живу в городе, где нет книжного магазина» довершает старорусский портрет – в устах Горького, «крещенного святым духом честных и мудрых книг», это был приговор.

К тому же первые дни пребывания на курорте были омрачены печальными событиями. 2 июля умер горячо любимый им Чехов, и для участия в похоронах Горький 7 июля выехал вечерним поездом из Руссы в Москву. Вернулся совершенно подавленный, злой и заплаканный – и от горечи невозвратимой утраты, и от воспоминаний об ужасающей пошлости, сопровождавшей проводы Чехова. «Этот чудный человек, этот прекрасный художник, всю свою жизнь боровшийся с пошлостью, всюду находя ее, всюду освещая ее гнилые пятна мягким, укоризненным светом, подобным свету луны, Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне «для перевозки свежих устриц» и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной. Это – мелочи, дружище, да, но когда я вспоминаю вагон и Кукареткину – у меня сжимается сердце, и я готов выть, реветь, драться от негодования, от злобы», – писал он из Руссы жене, Е.П. Пешковой.

Другим тяжелым впечатлением стала для Горького проходившая в Руссе мобилизация – шедшая уже 4 месяца русско-японская война требовала все новых и новых жертв. Для доведения до штата военного времени расквартированного в Руссе 86-го Вильманстрандского полка в город было собрано до 4 тысяч запасных нижних чинов. Все это были крестьяне Старорусского Валдайского и Демянского уездов, люди солидного возраста, обремененные семьями и хозяйством. На улицах толпились женщины – матери, жены, сестры мобилизованных, прибывшие из деревень повидаться и проститься с родными перед ужасающей отправкой в далекую Манчжурию. При встречах разыгрывались тяжелые сцены скорби, всюду слышался «бабий вой, пьяные песни, непрерывная бессмысленная брань», за которыми стояло подлинное человеческое горе. Гнетущую, накаленную атмосферу в которой жил город, передают письма Горького жене и писателю Вересаеву: «Вообще, призыв запасных солдат оставляет такое впечатление, как будто страну посетила чума: всюду плач и рыдание, на вокзалах женщины падают в обморок…». «Здесь по улицам толпами ходят бабы и просят милостыню: «Мужа на войну отправили, осталась одна с детьми, умираем с голоду»; «Эта идиотская, несчастная, постыдная война – какой-то дикий кошмар...» Этот кошмар продолжался до середины июля, пока мобилизованных не погрузили вагоны, отправлявшиеся на Дальний Восток. (К слову, в середине августа писательское любопытство приведет Горького в близлежащее с. Медведь, где в аракчеевских казармах военного поселения были размещены первые военнопленные японцы. Ему захотелось посмотреть на этих людей, ради войны с которыми под плач угонялись старорусские крестьяне, почувствовать настроение пленных солдат и отношение к ним населения. К своему удивлению, Горький обнаружил в Медведе свободно гуляющих по аллеям военного городка японцев, мирные картины их дружной жизни с медведскими жителями, трогательное отношение пленных к местным ребятишкам – для их развлечения в небо запускались ярко раскрашенные бумажные змеи, искусно плелись веера и выделывались удивительной красоты макеты кораблей. «Хорошо живут, ни на что не жалуются, едят булку и рис…», – резюмировал Горький свою поездку.

Стоит ли говорить, что из-за всех этих событий надежды на тихое уединение в провинции с любимой женщиной постепенно таяли… Более того, в Старую Руссу к писателю случилось настоящее паломничество: дружить с Горьким, законодателем литературных мод, стало престижно. К нему приезжали общественные деятели того времени, люди искусства, известные и начинающие писатели, подражавшие Горькому не только в литературном слоге, но и в одежде, манерах нарочитой «пролетарской» грубости и даже в его волжском «оканье». Приезжал К.С. Станиславский, приезжал миллионер, меценат и «спонсор» революционного движения Савва Морозов: не только навестить друзей – Горького, Андрееву, Незлобина, женатого на его двоюродной сестре, но и обсудить планы нового театра.

А вот горожане редко видели знаменитого писателя на улицах. Равнодушный к тихой прелести уездного города-курорта, Горький к тому же тяготился своей широкой популярностью, доходившей до того, что одно его появление в окне квартиры собирало толпу зевак. Поэтому предпочитал утренние прогулки в большом дачном саду, а для предвечерних выбирал окраины города, зеленые лужайки и полянки вдоль старого русла р. Порусьи – в городе эта речушка зовется «Малашкой». Направляясь на минеральный курорт, где писатель принимал лечение от предполагаемого ревматизма и невесть откуда взявшейся малярии, стремился миновать людные части курортного парка. Зато как искренне он веселился, узнав о необычной стороне своей популярности и оценив народный юмор называть его именем всякую «бедолажность»! «Максимом Горьким» окрестил народ дешевый и невыразимо медленный товарно-пассажирский поезд, ходивший в Новгородской и Петербургской губерниях. «Максимом Горьким» обзывали старорусские ребятишки незадачливого мазилу при игре в городки – это уж писатель слышал собственными ушами на одной из прогулок!

Как ни сторонился Горький общения с городом, судьба все же столкнула его в Руссе с людьми, помочь которым Алексей Максимович счел своим долгом. Так, он материально поддержал жившего там Константина Михайловича Фофанова – изумительного поэта, которым Горький восхищался и ставил в один ряд с Пушкиным и Лермонтовым. Мучимый тяжким, распространенным на Руси недугом, Фофанов являл собой жалкое и тягостное зрелище, постоянно нуждался и совсем пропал бы без помощи своих друзей и почитателей.

А однажды на улице встретился Алексею Максимовичу мальчишечка… В письме к сыну писатель рассказывал: «Живет со мной мальчишка Бориска, очень дикий и чудной человечек, ему одиннадцать лет, а он не знает грамоты и говорит, что в паровозе заперта вороная лошадь, поэтому он и двигается. А звезды на небе, – говорит он, – ангелы на ниточке спускают для того, чтобы на земле светло было. Я нашел его на улице, у него разрезана нога стеклом и очень болит, а мать и отец у него пьяницы, колотят Бориску и заставляют его носить воду в тяжелых ведрах и просить милостыньку на улицах. Он соберет денег, а они пропьют. Теперь я его не отдам, а пристрою в школу, пускай учится...» (уезжая из Руссы раньше начала учебного года, Горький попросил приятельницу, артистку незлобинской труппы А. Бялковскую завершить начатые им хлопоты по определению мальчика в школу и взять с учителя обещание писать об успехах маленького Бориски).

Старорусское лето в творческой биографии Горького отмечено необыкновенной активностью – заботливая Мария Федоровна создала для этого все условия. За месяц с небольшим пребывания на курорте он успел неимоверно много. В память о безвременно ушедшем Чехове упорно работал над составлением сборника воспоминаний, регулярно переписываясь по этому поводу с К.П. Пятницким, директором-распорядителем издательства товарищества «Знание». Он делает наброски, вошедшие впоследствии в роман-эпопею «Жизнь Клима Самгина», заканчивает редактирование пьесы «Дачники». Эта пьеса тяжело далась Горькому. Задуманная своеобразным продолжением чеховского «Вишневого сада», где главными героями стали дачники, арендующие у «Лопахиных» разорившиеся усадьбы, пьеса должна была стать не просто искусством, а «метким выстрелом» по ненавистному писателю подлому племени людей, равнодушно живущих «дачниками», временщиками в собственной стране, без корней, без жалости, без ответственности за ее судьбу. В свое время «Дачники» были отвергнуты Немировичем-Данченко, что стало причиной разрыва Горького с МХТ. Но он понимал, что пьеса нуждается в доработке («сильно работаю, тороплюсь перестроить»), и предназначал ее постановку в своем новом театральном проекте. Законченную пьесу Горький читал на своей квартире в тесном кругу близких к нему артистов перед отъездом из Старой Руссы.

Ближайшее участие принимал Горький в жизни старорусского курортного театра. По вечерам посещал постановки с участием Андреевой, присутствовал на репетициях своей пьесы «Мещане», которую ставила труппа Незлобина, консультировал артистов. Премьера «Мещан» состоялась на сцене курортного театра 20 июля в бенефис артиста Н. Михайловского. Алексей Максимович активно включился в творческую жизнь незлобинской труппы, которую знал по их работе в Нижнем Новгороде. Высоко ценил Константина Николаевича Незлобина, редкого для своего времени организатора, сумевшего создать одну из лучших провинциальных трупп, куда привлекались хорошие режиссеры, сильные актеры и репертуар столичных театров. Именно труппу Незлобина покинувший МХТ Горький видел ядром своего нового масштабного театрального проекта в Санкт-Петербурге (организаторами товарищества должны были стать, помимо Горького и Незлобина, Савва Морозов и Вера Комиссаржевская). Перспективы нового тетра, а также текущие дела труппы, успехи и просчеты ее старорусских гастролей Горький обсуждал с К. Незлобиным в театре и на его даче.

29 июля на сцене курортного театра Горький вместе с артистами незлобинской труппы участвовал в благотворительном вечере-концерте в пользу вдов и солдатских сирот – это было его единственное публичное выступление в Старой Руссе. В черной блузе (как на портрете Серова!), резко контрастировавшей с фраками и декольте собравшихся, он взволнованно прочел свою новую поэму «Человек». Для солидной публики предчувствие надвигающейся революционной грозы, звучавшее в романтической патетике поэмы, стало вызовом – сидевшие в первых рядах жандармский полковник и местный исправник с возмущением покинули концертный зал. Демократически же настроенная публика бурно приветствовала любимого писателя. На сцену летели букеты цветов, но Горький не вышел на вызовы бушующего зала…

«Не всегда будет лето...». 13 августа Горький вместе с Андреевой уехал из Руссы в Санкт-Петербург, навстречу своей грядущей, с крутыми изломами, великой судьбе.

В новгородские края Алексей Максимович Горький больше никогда не приезжал.

Старая Русса скромно напомнит писателю о себе зимой 1930-31 гг. После успеха в народном доме Старой Руссы спектакля «Мещане» в постановке художника А.П. Стрельцова, по предложению культурной общественности города Горького заочно избрали депутатом Старорусского горсовета и даже послали депутатское удостоверение в Италию, в Сорренто. О том, что ответил на это великий писатель, история умалчивает. Однако вскоре в своей статье «О действительности», опубликованной в «Правде», Горький упомянул Старую Руссу как город, где «достижения рабоче-крестьянской власти в деле строительства социализма преобладают над затруднениями».

А старорусское лето 1904-го никуда не исчезло. Оно осталось в многочисленных горьковских письмах, с описанием уездного городка и тогдашними его раздумьями о судьбе России («Вообще, если есть на свете страна сказочно, фантастически несчастная и не умная – это Россия…») Сцены мобилизации на русско-японскую войну, свидетелем которых ему довелось быть, оживают в одном из рассказов цикла «Жалобы» (1911) и на страницах романа-эпопеи «Жизнь Клима Самгина», самого крупного, итогового, «прощального» произведения Максима Горького, наброски к которому он начал в Старой Руссе. 

----------------

И дополнение, расширяющее границы «старорусского лета»...

Перед поездкой на Старорусский курорт Алексей Максимович побывал в Новгороде, осмотрел его достопримечательности и «местные особенности».

Страстно увлеченный историей Новгорода, Горький давно хотел увидеть этот город – родину его любимейшего героя Василия Буслаева. Новгородский былинный герой был заветным замыслом писателя еще с молодых лет, предметом неустанных творческих изысканий. В Буслаеве сосредоточилось все, что было близко Горькому и что так любил он в русском человеке – дерзкое и пытливое озорство, проистекающее от избытка нерастраченной силы, глубокой неудовлетворенности, поисков «последней правды»; безоглядная готовность заступничества за слабых и обижаемых; мечтательность, устремленная в «непомерность». В единственном опубликованном фрагменте неосуществленной пьесы, хвастливом «Монологе Васьки Буслаева», обращенном к Саваофу – благородная человеческая гордость собой, своим человеческим достоинством, своим трудом, украшающим и преображающим мир. «Нет богатыря более русского – любил молодец землю, поозоровал на ней, но и потрудился славно!» Очарованный, бродил писатель по городу, где когда-то «озоровал» Васька Буслаев – уютному, утопающему в цветущих садах, уверенному в себе, тысячелетнему...

Много лет спустя, в 1930-х, в новгородские края засобирается Константин Паустовский. И Горький, вспомнив то далекое лето, будет горячо рекомендовать ему древний Новгород. Напутствуя своего молодого коллегу, даже не знаменитые старинные памятники Новгорода вспомнит уставший классик, а его теплый, уютный облик: «лучшую герань выращивают, по-моему, в Новгороде Великом. Все пригородные слободки этого чудесного города просто горят шарлаховой геранью. Обязательно поезжайте. Обязательно! Попьете у слободских старушек липового чая. Удивительный вкус, но, правда, – на любителя... Помните? «Выпьем, добрая подружка бедной юности моей». Вот и поезжайте в Новгород Великий. Там этих добрых подружек, как Арина Родионовна, полно. От них вроде и началась русская поэзия».

Ну какое новгородское сердце не дрогнет от таких признаний?

В год смерти Горького, в 1936-м, новгородцы отдали на переименование в честь великого писателя свою самую красивую, самую зеленую, самую центральную улицу Газон, а в 1971-м присоединили к ней и Садовую. До 1991 года, пока не началось возвращение в город исторических названий, нарядная улица Горького полукольцом опоясывала Кремль от Софийской площади до волховского моста…

Литература к статье:

1. Смирнов В. Горький в Старой Руссе. – Новгород, 1956. – 44 с.
2. Жаворонков А.З. Писатели на Новгородской земле / А.З. Жаворонков, Э.Ф. Тихонова, В.В. Тюрин. – Новгород, 1960. – С. 77-78.
3. Тюрин В. «Век бы ходил – города городил»: [А.М. Горький и Новгородский край] // Тюрин В.В. На земле Садко. – Л.: Лениздат, 1986. – С. 182-192.
4. Семенова А.Л. «Я живу в городе, где нет книжного магазина» // Новгородский край в русской литературе / НовГУ им. Ярослава Мудрого. – Великий Новгород, 2009. – С. 672-679.